Иван Аксаков - По поводу статьи г. Антоновича «Суемудрие „Дня“»
За тем – пусть бдит и бодрствует истина. Пусть не дремлет на лоне квартальных и жандармом, пусть изощряет свое оружие – оружие духа. Ей не страшна никакая ложь, ей оскорбительна всякая мысль о необходимости для ее защиты внешней грубой силы, ибо такая мысль обличает безверие в духовную силу истины. Не так же хрупка истина веры, истина православия, чтоб могла пугаться за свой божественный авторитет, за свою векожизненность – оттого, что какой-нибудь петербургский литературный люстих выступит против нее с своим дешевым балагурством! Но пусть и не люстих, не балагур, а пусть самые серьезные умы выступают во всеоружии знания и мысли против истины и вызывают, таким образом, на ее защиту самые лучшие духовные силы русской земли. Пусть не останется никаких недоразумений, никаких темных углов, где бы могла притаиться ложь, никакого убежища безверию за оградой «разума и науки»: и разум, и наука, в своей свободе, послужат наилучшим оружием для самой истины.
Не в той, конечно, мере, но в некоторой мере может эта точка зрения быть применена и ко многим началам, о которых говорить в печати дело еще довольно щекотливое. Мы разумеем здесь преимущественно начала политические. Почему бы, например, нельзя было бы выражать своей мысли о преимуществах и неудобствах той или другой формы правления, – разумеется покуда эта мысль является как мнение, а не переходит в область действий, воспрещенных законом (например прокламаций, воззваний и т. д.)? Если, например, существующая у нас форма правления основана на недоразумениях, то и при безмолвии печати основание ее ненадежно; если же, как мы и думаем, она основана не на недоразумениях, а на отчетливом и ясном историческом сознании всего русского народа, то свободное обсуждение в печати даст только возможность этому народному сознанию обрести себе искренний, честный орган и в литературе. Благодаря стеснениям цензуры, например, русская политическая форма (как это было долго и с православием) менее всего имеет искренних, свободных, честных защитников в печати не почему иному, как потому, что честный человек не желает сделаться предметом подозрения по своему прямодушию и подвергнуть сомнению независимость своих политических убеждений, – не желает нападать на тех, которые лишены права или имеют возможность прикинуться лишенными права – бороться с ним равным оружием.
Кажется, все это наконец начинает ясно сознаваться теперь и самим правительством. Остается желать, чтоб оно удержалось на той дороге, на которую так благородно вступило, и само вполне прониклось началами той системы, которая выразилась в новом законодательстве о печати. С этой точки зрения мы и радуемся появлению в печати статьи г. Антоновича; это подает нам надежду, что и для нас наконец откроется полная возможность без обиняков и иносказаний полемизировать с нашими антагонистами, в защиту православия и прочих наших политических и нравственных убеждений. Если бы было иначе, если бы, – да простит нам правительство такое дерзкое предположение, – сей самый «Современник» был затруднен в откровенном выражении своих мнений, в то самое время, как он только что начинает быть честным, то есть откровенным, то в результате вышло бы, что мнения «Современника», – которые, будучи высказаны, являются теперь только забавными, приобрели бы, полувысказываемые, несравненно больший авторитет в массе русского, еще до крайности легкомысленного общества, – а мнения, противоположные «Современнику», нашли бы неловким для себя нападать на сей, удостоенный преследования, журнал.
Вот какие мысли возбудило в нас чтение статьи г. Антоновича: «Суемудрие „Дня“»; к сожалению, сама статья, по своему крайнему ничтожеству, лишает нас возможности полемизировать с нею. Мы не говорим о добросовестности, – мы не простираем таких требований к «Современнику» вообще, а к г. Антоновичу тем менее, – но мы желали бы иметь дело с чем-нибудь… не столь неумным, чтоб выразиться приличнее. Пусть читатели судят сами. Пустившись, по поводу «Дня», в разглагольствия о славянофильстве, о деятельности Хомякова, Киреевских и К. Аксакова, он объявляет, что все они «весьма слабы в мыслительном отношении, не понимают ничего из того, что исповедуют», что их «отличительная черта – историческое невежество», «тупость», «обскурантизм» и т. д. Выставляя себя резким противником основных начал славянофильского учения, г. Антонович говорит, что «славянофилы уважают православие единственно за то, что оно древне, существует издавна и несколько тысячелетий (??) сохраняется без изменений и без движения». Богу от него также достается, хотя, страха ради иудейска, он прячет его во множественном числе и под маленькою буквою. Впрочем, еще и прежде некоторые наши петербургские газеты проявили свой либерализм в том, что разжаловали Бога из большой буквы «5» в маленькую «5»!! Какие, однако, это серьезные, умные и храбрые люди – петербургские либералы! Не забавно ли было бы, читатель, если б государство выступило со всем своим громадным снарядом для защиты бедного Бога от г. Антоновича и ему подобных шутников? Не значило ли бы это палить ядрами по куропаткам?! Вот любопытный образчик понимания г. Антоновича, но, к чести его ума, мы хотим лучше обвинить его просто в недобросовестности. Хомяков, требуя простора для науки, призывает в то же время русскую мысль к самостоятельной ее проверке и разработке.
Вот подлинные слова Хомякова, которые выписывает и сам автор «Суемудрия»: «Предоставим отчаянию некоторых западных людей, испуганных самоубийственным развитием рационализма, тупое и отчасти притворное презрение к науке. Мы должны принимать, сохранять и развивать ее во всем том умственном просторе (курсив у г. Антоновича), которого она требует, но в то же время постоянно подвергать ее своей собственной критике, просвещенной теми высшими началами, которые нам исстари завещаны православием наших предков». Это значит, выводит отсюда г. Антонович, что «уму предоставляется свобода только до тех пор, пока он покорен и предан этим началам, а если он, вместо старорусских начал, выработает свои самостоятельные начала, то свободу его нужно пресечь»!? «И действительно, – восклицает г. сотрудник „Современника“», – славянофилы готовы даже на «энергические внешние меры для наказания отступников от древнеславянских начал: вот как узка свобода, предоставляемая славянофилами уму». Предоставляем самим читателям объяснить себе, каким логическим приемом сделал г. Антонович такой вывод из вышеприведенных слов Хомякова – того самого, который так решительно требовал для науки свободы мнения и сомнения, и перейдем к другому примеру. Но тут мы не можем извинить его даже недобросовестностью. По поводу наших слов о невозможности выделить идею православия из идеи русской народности, г. Антонович с наивною серьезностью, и на этот раз вполне добросовестно, обвиняет нас в мнении, будто православие есть вера национальная, свойственная только русскому народу. Нет, уверяет он и ссылается даже на «чин православия»: «православие есть вера кафолическая, а не исключительно русская»!! «Православие, – продолжает он, – стремится к тому, чтоб все народы объединить одною верою, но по учению славянофилов это невозможно, потому что, по их мнению, православие есть основной элемент русской народности: стало быть, другие народы не могут сделаться православными, потому что по природе своей не могут же обратиться в русских».
И затем г. Антонович начинает нам доказывать очень серьезно, что есть и другие народы православной веры, что греки никак, никак не могут стать совсем русскими: стало быть православие не есть элемент русской народности, в противном случае все народы, принимая православие, должны были бы обратиться в русских… Мы несколько раз перечитали эту страницу г. Антоновича, думая – не шутит ли он? На этот раз он даже не шутит. Он просто не понимает, что мы с таким же правом можем назвать православие неотделимым духовно-историческим элементом современной греческой народности; что определение православия шире народности, что оно есть образовательное начало в развитии того и другого племени. Он не заметил, на страницах нашей газеты, толков – едва ли даже не слишком частых – об единоверии с нами народов вовсе не русского происхождения! Ему приходится объяснить, что если бы, например, мы сказали, что основной элемент внутреннего содержания г. Антоновича есть социализм, то это еще не значит, что нельзя стать социалистом, не ставши г. Антоновичем, не приобретя свойства, лик и духовную физиономию сего достойного сотрудника «Современника».
Довольно. Читатели понимают теперь, почему, при всем нашем желании, нет возможности вступать в спор с такими понятливыми противниками. Повторяем: для нас важен самый факт напечатания этой статьи, для нас важно, чтоб гг. Антоновичи высказывались как можно больше и безбоязненнее, чтобы всему русскому обществу объявилась их крайняя слабосильность, забавная безвредная дерзость и, во всяком случае замечательное, скудоумие.
